Литература на уикенд. «Мразиши», деньги и Рогачёв

Культ • Алёна Шпак
Алена Шпак уже несколько лет делает для KYKY тексты, которые вызывают у читателя дрожь: любовь к депрессивным людям, отношение к смерти, роды в тюрьме... А сейчас Алена пишет книгу, в которой будет и секс, и допросы, и погони. Мы публикуем одну главу «Самые дорогие сладости» из повести «Мразиши» и ждем, пока книга допишется и выйдет в печать.

Несколько лет спустя.

— Алло.
— Я стою под твоим подъездом. Выходи.
— Ты охренел? Мне надо проснуться и одеться.
— Выходи, надо поговорить. Мусора не нашли «Общее».

Голос у Вити был бодрый, однако сильно взволнованный. Меня словно ударило током. Сна как не бывало. Последние пару месяцев я спала чутко и нервно. Все новости по телевизору и радио были, как сводки с фронта. Вот уже три недели в нашем городе идут обыски, задержания, аресты. Пропал даже бессменный Меняла с Давыдовского рынка. Базар в эти дни вымер. Коммерсанты, как крысы, всегда пятой точкой чувствуют приближение неприятностей. Рыночные коридоры, обычно до отказа заполненные толпой, пустовали. Палатки в большинстве своём были закрыты, торговали только азеры, бабушки и бесстрашные корявошники. Завидую людям, не понимающим происходящего.

Женщины за 50, которых у нас называют ласково «тёточки», рассказывали друг другу в троллейбусах об отрезанных головах и реках крови, в которых тонул наш славный город на протяжении последних пяти лет. Что-то из этих рассказов — безусловная правда, большая же часть — художественный вымысел, позавидовать полёту фантазии которого мог бы сам Стивен Кинг. Умываюсь, надеваю первое, что подвернулось под руку, выпиваю стакан воды из-под крана, завязываю шнурки уже в лифте, выбегаю на улицу. Витя стоит под подъездом, как памятник Ленину.

— Привет.

Я молчу и всем своим видом даю понять, что продолжать разговор буду только по делу. Витя тоже молчит. Так проходит несколько долгих минут. Холодно — в носу начинают замерзать сопли.

— Мусора не нашли общее. Люди говорят, до них оно тоже не дошло. Дом, дача и все перевалочные хаты менты обшмонали. Говорят, ищут теперь безнал. Но мне не верится. Идеи?

— Никаких. Всё? Я могу идти досыпать? — мне хотелось закончить разговор скорее.

— Что он говорил? Он говорил что-нибудь? Может, вы были вместе где-то и он говорил…

— Мне?

— Люди говорят, он в тебе души не чаял, и я подумал, а вдруг — ты и есть подсказка.

— Кто это говорит? Никто ничего не знает. Это твои выдумки.

Напряжение становилось осязаемым, мысль о том, что кто-то действительно может что-то знать, пришла и отказывалась убираться прочь, застряв комком в горле, который я не смогу проглотить на протяжении долгих 10 лет. Всё это может вмешаться в мою реальность. Мне придётся отвечать на вопросы? Мне надо будет давать показания? В висках застучало.

— Витя, сколько там денег?

— Много, ты даже не представляешь насколько.

И тут у меня что-то щелкнуло в голове: наши поездки, поездки, поездки… Эврика. Инсайд.

— Бежим.

Витя нравился мне тем, что никогда не задавал лишних вопросов. Даже когда у нас не срослось на личном фронте, он ничего не спрашивал. Я ушла из его жизни молча, просто подожгла шторы в гостиной. Когда он вышел из туалета, в комнате начинался пожар. Но не будем об этом.

Каждый просто знал, что не простит другого. Никогда. Мы остались друзьями потому, что вражда требовала бы очень много сил. В жизни бывает именно так, что лучший друг и злейший враг — это один и тот же человек. Карие глаза смотрели на меня с неудомением, немым вопросом и каким-то укором. Я повторила:

— Погнали к остановке, потом всё объясню.

Мы побежали на автобусную остановку, находившуюся где-то в 100 метрах от моего дома, к ларьку «Белсаюздрук». Постучали в закрытое стекло. Женщина неопределённого возраста выглянула и нехотя спросила:

— Что хотели?

— Здравствуйте! Нам, пожалуйста, карту Беларуси, любую, и маркер. А если есть, то карту Гомельской области, — мой голос почти сбивался в истерику.

— Есть атлас Беларуси, а там карты по областям, берёте?
— Шик! Да, давайте две. И два маркера. И пачку сигарет.
— 18 есть?

Витя протянул женщине паспорт и мятые деньги, она, всё так же нехотя, обслужила нас. На остановке паслись таксисты, мы поймали «мотор», быстро залезли в машину.

— Куда поедем?
— Проспект Ленина, 34.
— Спешите, ребятки?
— Немного есть.

В машине работало радио, обрывок новостей: «46 человек оказались на скамье подсудимых. В понедельник Верховный суд огласил приговор членам кровавой банды Морозова. Троих участников ждёт высшая мера наказания. Следствие продолжается…»

Мы переглянулись, было страшно и… хорошо. Состояние, которое через много лет моя психотерапевт назовёт адреналиновой зависимостью, накрывало меня с головой.
Таксист ехал быстро, но, казалось, слушал новости очень внимательно, а затем изрёк:

— Подонки, вот бы их всех расстреляли.
— Всех не расстреляют, — Витя давил в себе смех.
— Это почему? — возмущённо спросил мужчина.
— Новые вырастут.

И мы заржали.

— Приехали. «Дебилы», — ядовито прошипел нам вслед таксист.

В кофейне «Кафа» был полумрак и вонь — два качества, за которые это место можно было любить или ненавидеть. Жизнь на контрастах. Ходили слухи, что хозяин продавал из-под полы здесь травку, но фактов у меня нет. В советские времена в «Кафе» была бутербродная, такая же вонючая. В кофейне никого не было. Неудивительно, 11 утра, будний день. Мы забились в самый дальний угол и там засели. Подошла замедленная официантка. Она двигалась, как в немом кино: «Что бу-де-те за-ка-зы-вать?»

— Нам два любых, всё равно каких, кофе и самые дорогие сладости, какие есть.
— И коньяка, по 50, — победоносно добавила я.

Да-да-да, она должна была спросить: «Будете пить коньяк в 11 утра?» Но это Гомель, детка, плати и пей хоть бензин.

Официантка приняла заказ и растворилась.
А мы были уже мысленно сказочно богаты, совершенно точно молоды и почти счастливы.

— Смотри (я открыла атлас на странице с Гомельской областью). Он как-то сказал мне: «Здесь можно спрятать всё, что угодно. Через несколько лет тут будет лес…». Давай отметим это место точкой или единицей?
А теперь вот тут бы я тоже поставила точку.

— *б твою, если ты права…

— Потом мы поехали сюда, под Рогачев, теперь вот, и ещё так — соединяем…

Мы смотрели на рисунок с недоумением, на карте постепенно вырисовывалась Роза Ветров. Если вы когда-нибудь находили под ёлкой именно тот подарок, который ждали, вы поймёте мои ощущения.

— Ты думаешь, деньги спрятаны частями? — спросил Витя.

— Да не знаю, если я ошиблась, то денег, может быть, нет нигде.

— Выезжаем завтра прямо с утра.

— Витя, мы не одни такие умные. Это разыскивает милиция всей страны.

— Но они не были там, где была ты. У них нет пасхалок.

— Витя, если мы найдём эти деньги, то что?

— Уедем из страны.

— Нас убьют за это бабло.

— Могут.

— По рукам, брат.

И мы пожали руки.

Официантка принесла два кусочка шоколадного торта, пирожные картошка и что-то вроде рыжика со сметанным кремом, чёрный кофе и коньяк. В тот день мы ещё долго сидели в затхлой кофейне, вырисовывая на карте Гомельской области линии, которые соединят следующие несколько лет моей жизни с двумя предыдущими годами.

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

Нельзя считать зрителя тупым. Рецензия на фильм «Погружение», который можно было и не снимать

Культ • Евгений Синиченко

Как «фильм недели» в этой уикенд мы выбрали «Погружение» – и ошиблись. Оказывается, имена Алисии Викандер и Джеймса МакЭвоя на постере вообще не гарантируют качественную драму с замашкой на произведение искусства. Не верите? Мы посмотрели ленту в Silver Screen и не без разочарования написали эту рецензию.