«Мы были счастливы, что не знали, как х*рово живем». Рейв на картошке и стройотряды: эпоха коллективизма, которую мы не застали

Боль • Екатерина Ажгирей
Первомай – поросший плющом праздник труда, который, похоже, останется с нами навечно. Стройотряды, поездки на картошку… Ещё 20-30 лет назад коллективные поездки в поля были обязательным видом трудотерапии. Мы расспросили тех, кто ездил на посевные и уборочные работы от Молдовы до огорода собственной бабушки о том, как картошка стала целой эпохой и частью коллективной памяти.

Елена Нестерович, главред в БДГ. «Мы отсылали домой зеленые помидоры, а они приходили уже созревшие»

«Мы так мечтали, что нас пошлют на картошку после поступления в университет. Для нас это было счастье, мы с удовольствием на эти работы ехали, несмотря на то, что нас посылали в захолустья. Мы оказались в заброшенной деревне с заколоченным сельсоветом в Могилевской области. Мы приехали без всяких руководителей, сами по себе, что уже было очень интересно. Был только староста, которого назначили по хорошим результатам экзаменов. Мы сами находили бригадира, председателя совхоза. Кроме картошки собирали ещё и лен. Скручивали, оставляли на сушку, а в сентябре убирали.

Колхоз на пропитание выделял целую свинью в день. У нас были отдельные люди, которые занимались кухней. Ещё мы всегда находили местные библиотеки и много читали – филфак же. Да, даже на таком условном хуторе была своя библиотека. Читали стихи, пели песни под гитару у костра, постоянно рассказывали истории и анекдоты… В общем, мы были счастливы. Знакомились, дружили, находили и обсуждали близкие темы, ходили в лес по грибы. Деревня была заброшенная, мы вернулись в город со вшами. А волосы ещё длинные были…

Обычно на такие работы мы ездили на месяц, как минимум. Потом были фольклорные практики, как в фильме «Кавказская пленница». Ходили по домам, записывали песни, поговорки, особенно смешные были загадки. Бабули нас постоянно чем-то угощали.

Ещё в село ездили на морковку, как-то выпили в магазине весь пунш и скурили махорку у местных, потому что нормальные сигареты уже закончились.

Веселее всего было в стройотряде – там был трудовой рубеж, просто фронт полевых работ. Брали самых лучших и активных. Спортсменов и комсомольцев, целые агитбригады. В 1982 году в Молдавии прошло почти все лето, тогда с нами в отряде был Петр Марцев - будущий основатель БДГ.

В молдавских совхозах было очень много вишен и черешен, мы объедались ими. Нас все время арбузами и прочим угощал председатель. После этих арбузов, правда, все время с поля надо было отлучаться (смеётся). Еще мы работали на горошке, потом через барабаны его шлифовали, так горох отсеивался от шелухи. Занимались упаковкой – местные мальчики делали ящики, а мы туда складывали помидоры. Нам не нужно было никаких призов и денег. Нам было важно знать, что мы впереди и лучшие. Мы боролись за первое место, это же был почет. Вообще кайфом было, если ты просто попадаешь в стройотряд. Сразу голову высоко и хвост пистолетом.

Была у нас и агитбригада – это что-то типа КВН, мы даже победили на конкурсе «Вара-82», студенты из других агитбригад подбегали, поздравляли, дарили цветы. 
Помню, мы очень кичились, что нам раздали штормовки (куртки, рабочая форма защитного цвета), на которых мы через трафарет делали названия стройотряда и эмблемы. Были «старички», как в армии, но без дедовщины, которые устраивали нам «посвящение».

Вставали мы в 6 утра, нас забирали машины. В 7 мы уже были на местах работ: кто-то собирал помидоры, кто-то делал дорожки в поле, чтобы проезжал трактор, кто-то был на упаковке. Руки были в занозах, потому что ящики мальчишки делали из свежих досок. И тот, кто больше ящиков упаковал, побеждает.

Душ был самодельный – качали холодную воду, за день она нагревалась. Смываешь с себя под конец дня красивую лимонную пену… так смывалась грязь, которую насобираешь за день от зеленых помидоров. Вечером мы ходили к местным, которые продавали за три рубля три литра местного вина. Это было очень дешево. Никогда ни у кого не болела голова, никто не напивался и не валялся. Мы болтали, сидели с этим вином, пели песни… Молдавское вино очень своеобразное, соображаешь очень хорошо, а когда встаешь – ноги не работают.

Отряд был интернациональный. С нами были немки, они плакали от усталости и говорили, что женщины так работать не должны, потому что это очень тяжело. Огонь, воду и медные трубы все прошли на себе. Выходных практически не было. Очень скучали по черному хлебу, потому что ели сечку. Сегодняшним ребятам есть, чем заниматься, всё стремительно идет вперед. Картошкой их уже не заинтересуешь. Мы знали, как будем жить сегодня, завтра, через год. Сколько будет стоить колбаса в магазине. Мы жили совершенно в другое время. А сегодня молодежь поставлена перед необходимостью выбора и потребностью зарабатывать, в условиях выживания всё происходит. Мы об этом не думали, и, как, сказал мой приятель: «Мы были счастливы, что не знали, как херово живем».

Андрей Волков, генеральный директор группы компаний «Атава». «Привезти фактически годовую зарплату в 1500 советских рублей ох как хотелось»

«Физическая работа в поле – быстрая проверка человека. Здесь сложились дружеские отношения и проявились характеры. Картошка была событием с большой буквы. Здесь всегда появлялись свои таланты, герои, и, соответственно, легенды. Был у нас один одногруппник, Мелех, который был порядком старше всех остальных ребят (на время поступления ему было около 30 лет). Он сразу стал общепринятым авторитетом для 24-х молодых и неопытных ребят. Как-то в деревенском клубе сломался телевизор, и Мелех пришел с отверткой, что-то там постукал, и… о, чудо! Изображение вернулось на экран. Для зеленых это было настоящим фокусом. На первые земляные работы он пришел в костюме, с рубашечкой, в ботиночках. Мы все сразу подумали, что работать он точно не будет, а он вместе со всеми в борозну стал. Нормальный мужик, оказывается! Ещё одним трюкачом на картошке был одногруппник Вадик, он по звуку удара ложечки о стакан мог определить частоту волн. Стукнет и говорит: «Это 500 герц, а это 600».

Вставать рано было очень тяжело. С утра играла музыка Антонова, мы пили чай, собирались. Так как большинство, как на подбор, оказались гражданами спортивными, с первого дня мы начали устраивать мини-соревнования по скорости прохождения полосы командами. Ряды картошки были очень длинными.

Естественно, на картошке занимались не только картошкой: ещё было задание выбирать кормовую свеклу. Некоторые даже не представляли, как она выглядит. Для погрузки этого корнеплода нам дали всего одну тележку четырехтонную, а свеклы было столько, что она явно в эту тележку не помещалась. Делать было нечего: стали грузить. Борта от свеклы аж ломились. С горем пополам, но доставили собранные овощи до места назначения.

Деньги нужны были всегда, особенно для нищих и голодных студентов. Именно поэтому параллельно с учебой мы начали организацию стройотряда. Попасть туда (да ещё и не в родной Беларуси, а подальше, чтобы заработать внушительную сумму), было ого-го как солидно и престижно. Всё это стоило огромных усилий. Но привезти фактически годовую зарплату в 1500 советских рублей ох как хотелось.

Впервые мы поехали на далекий Алтай. После работы там я сразу купи себе аудиосистему «Виктория», которая стоила 1000 рублей – огромные деньги для того времени. Остальные суммы хранили на сберкнижках. Дальше была Тюмень, нас забросили строить ветку железной дороги в далекой сибирской глуши. Движущийся поезд здесь можно было остановить, просто подняв руку. Провизия сюда доходила долго, но мы были настолько голодными, что даже заплесневелая колбаса была в радость».

Оксана Жгировская, искусствовед, художественный куратор. «Меня на скорой увезли с воспалением»

«Неважно, ехал ты выкапывать свеклу, сажать лук – всё равно это всё называлось «картошка». В школе это было совершенно невыносимое занятие. Мы не видели в этом никакого смысла и не умели этого делать. Но дети мы были шаловливые, курящие подростки – антипионеры. И мы всё сделали с точностью наоборот: если надо было выкапывать картошку, то мы её закапывали, если нужно было сажать лук, то мы его закапывали настолько глубоко, что это был просто какой-то кошмар. Когда агроработники видели то, во что мы превратили все эти посадки и уборки, они были в ужасе. Мы эту ситуацию (поездки) использовали как способ просто похохотать и почудить с одноклассниками. Самое святое было – поиздеваться над преподавателями, которые нас сопровождали. Конечно, занятие было совершенно бессердечным, как сейчас мне кажется. Но, видимо, это была единственная возможность, чтобы избавиться от этого бессмысленного труда и эмоций, когда ты не хочешь делать то, что якобы должен.

Фотография иллюстративна

Как только я поступила в университет, в первый же месяц нас отправили на картошку. Я не имела ни малейшего представления о том, как это происходит уже по университетским правилам. Нас отвезли в совершенно дикое место, район Крупской, если не ошибаюсь, и поселили в огромном бараке, мест на 10-15. Здесь мы должны были жить. В коридоре стояла огромная плита, где в больших чанах и ведрах мы должны были готовить себе еду. Туалет, конечно, был на улице. Никакого душа. Гигиенические процедуры проходили только с подогревом воды в ведрах и тазиках в комнате, где жили. Был холодный беларуский сентябрь, в деревне, где мы жили, 10 домов. Я видела одну-единственную старушку, которая буквально слилась со всем этим пейзажем и даже не разговаривала, просто сидела у забора. Впервые в жизни я увидела там колодец-журавль и тут же его поломала (не специально – просто не знала, как этим пользоваться, я городской ребенок). Через три дня мне стало плохо, я очень сильно заболела, меня на скорой увезли с воспалением придатков и мочевого пузыря. Местные врачи (районные) были лапочки, в итоге я на электричках добралась до Минска. Не знаю, что там делали другие, но для меня это всё осталось ужасным воспоминанием».

Лена Савчук, менеджер по рекламе. «Дети элементарно не хотели выполнять эту работу. И это правильно»

На уборку картофеля я ездила как сопровождающий учитель, когда отрабатывала диплом после университета. В августе мы устроились в школу, оформили документы, познакомились с коллективом, а уже в сентябре стояли, как три тополя на Плющихе, и контролировали выполнение работы школьников. Выезд за пределы школы с детьми – так себе вариант работы для человека, который несет персональную ответственность за каждого ученика. А на поле, где грузовые машины, трактора, и прочая техника – так вообще отдельный вид мазохизма от отдела образования. На поле в первый день выехала я, моя коллега, тоже учитель русского языка и литературы, и учитель математики. Все девушки. Уследить за таким количеством детей сложно, но мы старались. И, видимо, плохо, потому что на следующий день нам в помощь поставили опытного и строго учителя физкультуры. При нем дети боялись сделать лишний шаг. Это, конечно, облегчило, задачу. В общем, никаких происшествий не было. Дети элементарно не хотели выполнять эту работу. И это правильно. Очевидно, что не все проникались Шолоховым или Цветаевой (и это тоже нормально), но и корячиться на поле дети не стремились. Кто бы стремился! Наверное, когда-то в прошлом это было романтично и весело, но теперь «поехать на картошку» воспринимается как повинность.

Не у каждого ребенка хватает силы, выносливости, здоровья, тягать этот национальный мем на плечах. Но освобождение – только по справке от доктора. Я стараюсь не вдумываться в нынешние распоряжения Министерства образования – это чревато сильным стрессом».

Тарас Тарналицкий, журналист, кинообозреватель. «У меня уже была практика посадки картофеля в деревне у бабушки»

Я родом не из Минска, жил в 45 километрах от него – бывшем военном городке «Столбцы 2». В начале 2000 гг. он был переименован в посёлок «Колосово». У нас была школа с личным земельным участком, огородом, которые учителя и ученики убирали. Такая советская практика трудовой инициативы. При этом мы периодически выезжали в другие деревни на посадки картофеля и даже деревьев (помню, как сажали елочки). Негативных воспоминаний о картошке у меня не осталось. Возможно, там было всё настолько ужасно, что память вытеснила эти воспоминания. Всех детей собирали и везли вместе с учителями в поле. У нас были собрания из нескольких деревень, то есть были и дети из других школ и агрогородков. Эта инициатива не оставила дурных воспоминаний ещё потому, что у меня уже была практика посадки картофеля в деревне у бабушки. Сейчас, кроме сбора родни по материнской линии поработать, это уже никакого смысла не несет. Была трудовая терапия, которая не вызывала негатива. И ребенок к этому привыкал, поскольку мы все жили не в городских условиях. Зарплаты были не такие большие, людям нужно было каким-то образом получать возможность себя кормить. Благодаря посадкам картошки это всё значительно упрощало задачу. Некоторые одноклассники считали это очень примитивным занятием, кто-то отлынивал или вовсе не приезжал. Кому-то это казалось интересным – поехать в обособленное место с ближайшим райцентром в трех железнодорожных остановках. Мы варились в собственном соку, где испачкаться в земле –  уже было приключение.

Фотография иллюстративна

Сейчас такая инициатива уходит на убыль, но её всё равно практикуют, несмотря на то, что она достаточно деструктивна: учителя несут ответственность за учеников, если с ними что-то случится на этих агроработах. По-моему, это неправильно, ответственность за это должны нести люди, которые требуют от учителя поездки на эту посадку. Картофель стоит совершенно небольших денег и уже можно не использовать эти старые методы работы с молодежью на земле».

Дмитрий и Людмила Долгие. «Дима, тебе п*здец»

«Я учился в Борисовском техникуме, нас часто отправляли на картошку, начиная со второго курса. Для нас это было самое классное время – целый месяц мы были предоставлены сами себе, выпивали и гуляли. Подселяли нас к местных жителям, в деревни и колхозы. Местным это было выгодно, потому что им платили за это подселение. Жилось всем нормально – в тесноте да не в обиде. (Людмила добавляет, что девушкам часто было холодно и страшно – Прим. KYKY). Каждое утро к дому подъезжала машина, бибикала, забирала нас в поле. Столовая была организована в каком-либо жилом дворе, там были дежурные, раздавали еду. Кормили нас хорошо. Работали мы первую половину дня. Картошка была, как горох, её просто невозможно было собирать. Ни конца ни края борозны не было видно. Ты, как придурок, стоишь в чистом поле, ходишь туда-сюда, ищешь борозны. Это был немного рабский труд, но по молодости этого не замечаешь. Денег не было, никто за нами особо не смотрел. Главное, чтобы пришли, отчитались и ушли. Ходили на местные дискотеки, пели песни под гитару. До трех ночи сидишь, балдеешь. Несколько раз наши парни дрались с местными ребятами – из-за девчонок, конечно. Я так получил нормальных шишаков (смеётся). В итоге решили так: «Ваши женщины – ваши правила». Когда я был на третьем курсе, мы познакомились с Людой. А потом влюбились.

До колхоза мы добирались сами, нас никто не возил. В субботу уезжаешь, в понедельник утром должен снова быть на месте. Какими путями ты едешь и как – никого не волновало абсолютно. Однажды мы с другом Вовой объявили местной работе бойкот: картошка была маленькая, вообще никакая, смысла в работе не было. Нас в то время подселили к старенькому дедушке, и когда с утра сигналила машина, чтобы забрать нас на работы, мы её игнорировали. Лежали и думали: «Сигналишь? Ну и сигналь себе». А потом у этого самого дедушки мы нашли бражку, выпили всю, совместно с дедом. Ему нужна была компания, он не был на нас зол. Машина продолжала сигналить, мы – её игнорировать, и ходить только в столовую.

Прошло 2-3 недели, преподаватели выслали нашим родителям телеграммы, что их сыновья не посещают практику и что нас отчислят. Хотя преподаватели даже ни разу к нам не пришли и не искали. Однажды иду я к магазину местному по рельсам и вижу отца Вовы – в пиджаке, злой – идет навстречу. Я понял, что всё, нам крышка, что-то случилось. Остался сидеть на вокзале. Вижу, уже в сумерках идет какая-то фигура, ну я и кричу:

– Эй, бляха, сигареты не будет?

Тут фигура поворачивается и я слышу:

– Дима, тебе п*здец.

Это оказался мой отец, которые приехал на разборки. Он поступил достаточно мудро, сказал мне не высовываться, пока сам будет разбираться с преподами. Значит, он приходит, а там в темноте преподы воруют себе картошку. Они в шоке, сразу налетели, мол, где шляется ваш сын, как вы его воспитываете? В общем, перешли в нападение. А отец мой – грамотный человек, говорит; «Вы мне прислали телеграмму, что ребенка нигде нет. Я приехал сюда, чтобы его найти. Три недели вы не бьете тревогу, что человека нет». Из-за этого конфликта мне не простили, что я не прошел практику – и отчислили из техникума. Собирать картошку – это же должно было быть честью в союзе. Короче, давили идеологией, а я мол забил и спал».

Людмила добавляет, как однажды они пересеклись с будущим мужем на картошке. «Я сняла сапоги, запрыгнула к нему на руки, и тут слышу: «Людочка, у тебя повышенная потливость ног, надень, пожалуйста, обратно сапоги». Ноги-то за день в резине ужасно пахнут. Романтики мало остается».

Заметили ошибку в тексте – выделите её и нажмите Ctrl+Enter

«14-летней девочке недавно дали срок 14 лет». За что голодают матери осуждённых за наркотики

Боль • Евгения Долгая

27 апреля женщины из объединения «матери 328» объявили голодовку, чтобы их услышали и чтобы они смогли встретиться с президентом. Эти женщины хотят знать, почему их мужей и детей за найденную закладку отправляют в тюрьму на восемь лет и почему следствие часто увеличивает срок, перенося дело из части 1 статьи 328 в часть 3. KYKY публикует рассказ матери и девушки одного из осужденных. И Ирина, и Анна сейчас поддерживают голодовку.